Ад Лабрисфорта - Страница 47

Семейные фотографии, электронные книги, фильмы, музыка – всё это Уэсли не интересовало. А вот текстовый файл без названия – другое дело.

«Почему я не могу уйти?» – прочитал Уэсли, открыв этот документ. И дальше:

«Не могу не могу НЕ МОГУ немогунемогунемогунемогу. Не могу

уйти

Он не отпускает.

онникогданеотпускает»

Теперь Уэсли уже не сомневался: причина, по которой заместитель начальника вызвал его сюда – вовсе не написание статьи, и не важно, осознаёт это сам Голд или нет. Да, вероятно, у его брата действительно есть хлебопекарня, и он действительно собирается на форум. Но не в этом дело.

Когда текст был готов, Голд, как обещал, заплатил – и даже больше, чем ожидал Уэсли.

Перед тем, как позвать надзирателя, которому предстояло отвести Флэша обратно в камеру, замначальника почему-то помедлил – как будто сделано и сказано было ещё не всё. В его взгляде появилась отрешённость, точно он что-то пытался вспомнить, и никак не мог. Но уже в следующую минуту он набрал номер Дженкинса.

«Голд не может вспомнить – потому что, наверное, он не из тех, кто видит в Лабрисфорте «странные вещи» вроде всяких чёртовых параллельных реальностей, а из тех, кто их только чувствует. А я вот – вижу. О, какое везение! Какое, мать твою, везение!» – думал Уэсли, шагая по коридору с заложенными за голову руками.

* * *

На прогулке Флэш поговорил с Фортадо насчёт лабрисфортских цен. Разговор этот его мало обрадовал. Всего его нынешнего состояния хватало на зубную щётку, тюбик пасты, кусок мыла, несколько пачек сигарет и зажигалку. Ну что ж – легко пришло, легко ушло, как говорится. Туда и дорога.

На очередную прогулку – это было четвёртое сентября, воскресенье – Ральф доставил покупки. Пронёс под формой и как можно незаметнее передал Флэшу. Подобие секретности соблюдалось – хотя, что касается, например, сигарет – курящих арестантов и охрана, и снайперы прекрасно видели. Но относились лояльно. Даже к наличию зажигалок – скорее всего, по той причине, что устроить в Лабрисфорте пожар просто не получится. Максимум – есть возможность спалить собственный матрас, но какой в этом смысл?

Закурив, Уэсли почувствовал себя почти счастливым – относительно, конечно. Ральф от предложенной сигареты тоже не отказался. Но вёл он себя и вчера и сегодня как-то странно. Был неразговорчив, смотрел куда-то в сторону, мимо Флэша.

– Знаешь, что… – медленно, словно слова давались с трудом, произнёс Фортадо – и Уэсли понял, что он всё-таки решил вернуться к позавчерашнему разговору, – Знаешь, Уэс… я ведь верю, что ты сможешь найти этот долбаный выход. Никто не мог… а ты – сможешь. Правда, я верю… – вот теперь Ральф посмотрел Флэшу в лицо. Глаза его странно, лихорадочно блестели. – В общем, если ты ещё не передумал брать попутчиков… Ты же не просто так всё это говорил, да?..

– Да, – кивнул Уэсли.

– Я буду помогать, чем смогу. Только бы вырваться отсюда…

Резко развернувшись, Фортадо чуть не бегом бросился прочь.

Уэсли курил, присев на корточки возле тюремной стены. Он думал о словах Ральфа и настолько углубился в свои мысли, что вздрогнул, когда совсем рядом прозвучало:

– Привет, Уэнди.

Негромкий, вкрадчивый голос. Легко догадаться, кому он принадлежит.

Мьют стоял, сложив руки на груди и слегка наклонив голову набок, и улыбался, не разжимая губ.

Уэсли отлично помнил, что этот человек опасен. Но, поддавшись совершенно глупому раздражению, довольно грубо сказал:

– Не коверкай моё имя.

– Имя… – Мьют едва заметно качнул головой. – Имя не имеет значения. Не верь тем, кто скажет: «Nomen est omen». Важно не имя, а суть… ты же знаешь.

– Да, знаю, – неожиданно для самого себя ответил Уэсли. У него вдруг возникло необъяснимое ощущение не полной реальности происходящего. Как будто он сам и Мьют вместе перенеслись в одну из лабрисфортских «параллелей».

– Значит, я не ошибся. Я почти никогда не ошибаюсь. Потому что могу видеть… многими глазами. Иногда даже глазами Бога.

– Не тебе рассуждать о Боге.

– В самом деле? – голос Мьюта упал до шёпота, а устремлённые на Флэша немигающие глаза превратились в две зелёные бездны. – Я много раз говорил с Богом. И – тебя это удивит, но… он меня слышал… слышит.

Мьют отрывисто рассмеялся. Так внезапно, что Уэсли снова вздрогнул.

– Считаешь меня сумасшедшим? Быть может, ты прав.

– Мне неизвестно, сумасшедший ты или нет. Неизвестно, кто ты.

– А ты не так уж и глуп… поэтому, возможно, однажды поймёшь кое-что.

– Не знал, что ты ещё и пророк. Думал, ты по другой части – истребляешь тех, кто тебе не по нраву.

Мьют расплылся в улыбке ещё сильнее:

– Это было моё главное дело… Но мои предпочтения тут ни при чём. Этим людям нельзя было позволять жить. Таким, как они, не надо жить, определённо. Потому что они считают себя лучше других. Уверены, что они сами – боги. Жаль, я успел уничтожить так мало.

– По-твоему, всех, кто стремится чего-то достичь в жизни, нужно убивать? Чтобы остались только такие, кто вообще ни на что не способны?

Прищурившись, Мьют покачал головой.

– Ты говоришь так, потому что ты – один из них...

– Кто дал тебе право решать, кто должен жить, а кто – нет?

– А разве ты, глядя на всех этих преступников, на убийц, которые собрались здесь, не судишь их? Не думаешь, что лучше бы им было совсем не рождаться? Разница лишь в том, что твои мысли так и остаются мыслями, ты не решаешься на действия. Но и у тебя есть своё личное чувство справедливости.

– Существует грань… – внезапно Уэсли почувствовал странную дурноту, почти физическое головокружение – словно в этот момент как раз и оказался на узкой грани между двумя бездонным пропастями. – Грань между справедливостью и… и… – собственный язык как будто перестал повиноваться ему, и мысли начали путаться. Они тонули в холодном зелёном свете чужого безумного взгляда.