Ад Лабрисфорта - Страница 76

«Дж. Саммерс: страх потерять своё кресло, власть и репутацию».

– Отлично, господин мэр. Вы очень пеклись о своей репутации, не так ли? Любили, чтобы в газетах рассказывали, как вы дарите костыли больным старушкам, как заботитесь о порядке в городе и о благополучии жителей. Вы очень любили свою власть. Но недостаточно любили собственную дочь.

Дальше – Ральф Фортадо и Стэнли Голд. Хм-м…

Пока Патриция ограничилась тем, что поставила возле этих двух имён знаки вопроса. Зато после у неё не возникло никаких затруднений: «Керк Шеви – жертва, комплекс вины неразделим со страхом». «Мьют – слабохарактерный фанатик, не нашедший лучшего выхода, кроме как убивать тех, перед кем испытывает страх: сильных и целеустремлённых людей». «Фрэнк Бонс – явный комплекс неполноценности, истоки не имеют значения. Самоутверждается за счёт тех, кто в его власти и кого он ненавидит. Ненависть часто связана со страхом». «Доктор Фрэнсис – техно-науко-фил. Вариант бегства, неприятия реальности – страха перед реальностью». «Джо и подобные ему громилы – преступники, чья мораль основывается на силе, подчинении и страхе. Подчиняют себе тех, кто слабее, и сами подчиняются сильнейшим».

Так… неплохо. Но нужно вернуться к вопросительным знакам. Ральф Фортадо…

– Похоже, Ральф, ты так и останешься загадкой. Исключением, которое если и не подтверждает правило, то хотя бы не опровергает его. С тобой могло произойти всё, что угодно, в твоём сердце мог жить любой страх.

Напротив имени Стэнли Голда с пометкой «предположительно» Патриция сделала запись: «Страх потерять работу, постоянный заработок? Возможно, какие-то личные взаимоотношения с Бонсом».

Ну что ж, теперь – финальный аккорд… Идём в начало списка. «Стремление к превосходству – страх оказаться не первым», – написала она рядом с буквами «У.Ф.», и «истеричность, легковерие, страх чокнуться, помешаться, тронуться умом и загреметь в психушку» – рядом с «П. Р.». При этом на губах у неё появилась недобрая усмешка.

«Да, Уэс, у нас обоих было чего бояться, в этом-то вся и штука».

Значит, двенадцать верных совпадений из четырнадцати, плюс два возможных. Хорошо… Наверное, таких примеров можно привести десятки. Но она записала только известных ей людей – и сейчас этого достаточно.

Вопрос в другом. Что это даёт?

У страха всегда есть какие-то причины…

Патриция ещё раз пробежала глазами список, стараясь не сосредотачиваться на частностях.

Взгляд выхватывал из текста отдельные фрагменты. «Жадность… власть… стремление к превосходству… бегство… уныние…» Почему-то в памяти сразу появилась аналогия с сегодняшним письмом Флэша: «Я убеждён, я решил, я пойму смысл, я уверен…», потом – с их прошлым разговором: «Я не мог рисковать жизнью из-за незнакомой девчонки». И наконец – последняя строчка, написанная Полли Пинго в зелёной тетради – может, последняя строчка, написанная ею в жизни: «Я боюсь».

Я, я, снова я, бесконечное я…

Вот оно.

«Зло, которое люди причиняют друг другу…»

«…которое люди причиняют…»

Люди.

Схватив сотовый, Патриция набрала номер Флэша.

– Абонент не отвечает, или временно недоступен, – через положенное время сообщила девушка-робот.

Уэсли не хочет разговаривать? Нет, если бы он услышал звонок, взял бы трубку. Хотя бы для того, чтобы подтвердить окончательность своего решения. И сотового оператора тоже вряд ли стоит винить…

Просто всё дело в том, что уже поздно. Уэсли сделал свой ход, продолжил игру. И нет возможности объяснить ему, что первый из одиннадцати параллельных миров – не в тюрьме Лабрисфорт, а в нём самом, в его собственном разуме. В его, или её, Патриции, или кого угодно другого. Тюрьмы придуманы и построены людьми. Любая диктатура, любой фанатизм, все кошмары и все ады придуманы и созданы людьми. Только будучи придуманными и созданными, они обретают собственную жизнь и начинают порабощать своих создателей.

Поздно. Она не сможет предупредить Уэсли, что он отправился вовсе не в предпоследнее, а в самое последнее, одиннадцатое путешествие, от которого предостерегал его Грэгори Пинго.

Закрыв зелёную тетрадку, Патриция на задней стороне её обложки повторила рисунок, виденный в комнате Полли – два соединённых между собой треугольных «лезвия» – очень схематичное изображение топора. Всё просто: две половинки целого, ты и твоё отражение, страх и способность бояться, страх и трусость. Это раз.

Два – ещё один чернильный «топор» на зелёной бумаге (ха-ха, его можно было бы принять за рисунок банта – такие «бантики» дети пририсовывают на голову человечкам, если хотят изобразить девочку). Снова – ты и твоё отражение, светлая половинка и тёмная (закрасим одну сторону банта – тьфу ты, одно лезвие). Ты – и твоё личное чудовище, твой страх, а вместе с ним жадность, жажда власти, стремление к превосходству, ненависть, уныние и прочие «радости».

Уэсли не сильно ошибся, считая тёмную силу, с которой ему довелось столкнуться, объективной. Но не ошиблась и Патриция, усомнившись в её объективности. Всё так: это вполне реально существующий враг, но находится он не снаружи, а внутри. Никогда нельзя об этом забывать. Иначе можно решить, что твоя проблема вовсе не в тебе самом.

Патриция пририсовала обоим «топорам» рукоятки.

Да, от этого не отвертеться. Ты вынужден бояться своего страха, вынужден вечно бороться со своим чудовищем, ведь вы с ним – два лезвия одного топора, у вас на двоих всего одна рукоятка – ой, то есть, одно тело.

Вечно бояться и вечно бороться. Если только…

Три. Начертим последнюю «бабочку девочки Полли». И ударимся в высокие материи…