Фортадо попытался… и попытка не удалась. Уэсли предстоит в одиночку осуществить их – то есть, теперь уже только его – план. Насколько это удастся – особенно без обещанных Ральфом инструментов, – неизвестно. Остаётся надеяться, что в лазарете найдётся что-нибудь, чем можно будет попытаться сбить решётку. Если же нет – он застрянет в этом лазарете… Или, может, с решёткой всё получится, но его пристрелят на крыше тюрьмы. О вертолётном ангаре вряд ли вообще стоит думать – возможность добраться до него стремится к нулю. Мьюту это понравилось бы…
Да, как сказал вчера Фортадо, план – полное фуфло. Но отступать Уэсли не собирался. В его камере потолок тоже вполне мог бы рухнуть… Но не рухнул. Игра ещё продолжается.
Вечер в шестой день сентября был наполнен чувством неотвратимости. Флэш собрал все оставшиеся у него силы для того, чтобы, в очередной раз перешагивая границу миров, сохранить хоть какое-то подобие спокойствия. Ведь однажды он обещал себе, что не будет впадать в отчаяние – какие бы сюрпризы ни приготовила ему Лабрисфортская тюрьма.
До сих пор он держался. Поборол подступающую панику и на этот раз. Вопрос в том, насколько ещё его хватит. Он чувствовал себя усталым. Ужасно усталым.
Многоликий город за золотыми воротами восстал из руин. Но теперь это был уже не город с отдельными домами и улицами, а что-то наподобие средневековой крепости гигантских размеров. Нескончаемо долго Флэш шёл мимо стены, прежде чем увидел вход – или, скорее, узкий лаз между каменными плитами, и протиснулся в него.
Внутри, под низкими сводами, царили полумрак и сырой холод. Направо, налево и прямо расходились коридоры, ширины которых хватило бы лишь для того, чтобы кое-как разминулись двое.
Без всяких размышлений Уэсли выбрал центральный коридор. Через несколько шагов обнаружил боковые ответвления от него. Свернул направо. Потом снова направо…
Лабиринт. Вот где он оказался.
И к чему же теперь нужно приготовиться? К появлению Минотавра? И ни одной Ариадны на тысячу километров вокруг…
Коридоры, коридоры. Некоторые ведут под небольшим углом вверх, другие, наоборот, понижаются. Одни расположены прямо, другие извиваются, как щупальца гигантского спрута. Их сотни… тысячи… бесконечное множество.
Здесь тяжело дышать. Стены словно придавливали к земле. Но Уэсли шёл и шёл, попадая всё в новые и новые тупики. Поворачивал назад, искал другие тоннели… и снова приходил в тупики.
Западня… Отсюда не выбраться.
Вот очередной «слепой», заканчивающийся глухой стеной коридор. Уэсли хотел уже повернуть обратно, но вдруг разглядел в углу что-то… кого-то. Там сидел человек. Человек очень маленького роста. Или… неужели ребёнок?
Да, это был ребёнок. Темнокожий мальчик лет десяти. Обхватив руками подтянутые к подбородку колени, он смотрел в пол перед собой. Но когда Уэсли приблизился, мальчик поднял лицо и взглянул на него… взглянул светлыми, голубыми глазами. И почему-то видеть этот взгляд было хуже, намного хуже, чем всех тех чудовищ, которые промелькнули перед глазами Флэша в прошлой параллели Лабрисфорта.
– Я долго ждал, когда ты придёшь, – сказал мальчик. В его голосе прозвучали тоскливые ноты. – Теперь мне хотя бы есть с кем поговорить.
– Почему ты здесь? – спросил Уэсли, сам того не желая. Его голосом как будто управлял кто-то посторонний.
– Я здесь живу.
– Но разве здесь твоё место?
– Когда-то оно было не здесь. Среди людей… среди других детей… Но потом утонула девочка, и я больше не смог там жить. Я ушёл.
– Почему?
– Потому что там слишком тяжело. Слишком много жестокости, ненависти и страха.
Уэсли вздрогнул. На секунду ему показалось, что с ним говорит вовсе не ребёнок, а одно из отвратительных порождений Лабрисфорта, напялившее на себя маску мальчишки. И оно издевается, произнося вслух его, Флэша, собственные мысли. И вот сейчас сбросит свою личину и рассмеётся ехидным смехом… Но этого не произошло. Ребёнок остался ребёнком, который продолжал говорить:
– Там живут люди, обычные люди, неплохие люди… Но часто они сами не замечают, как причиняют боль другим. Но их злоба делает своё дело. Она разъедает реальности, она просачивается сквозь миры… И собирается в пропастях, в глубоких-глубоких озёрах тьмы.
– В пропастях? Таких как Лабрисфорт?
– Да. Тьма собирается, и становится живой. Её источник – люди там, наверху… Но здесь она живёт уже сама по себе. Живёт и набирает силу. И возвращается к тем, кто её породил. И превращает в своих рабов.
– Но если ты знаешь всё это, почему не стал сопротивляться тьме?
– Это невозможно. – Снова в интонации мальчика послышалась печаль, какой просто не должно быть в голосе ребёнка.
– Почему? Люди совершают и добрые поступки. Они тоже должны что-то значить…
– Я ничего не знаю об этом, – безучастно пожал плечами маленький собеседник Уэсли. И добавил с неожиданным нажимом: – И ты тоже не знаешь.
– Неправда, – возразил Уэсли. – Ну, подумай: если тьма существует – должен существовать и свет. И он может бороться с тьмой.
– Бороться? Нет, – тут же откликнулся мальчишка. – Не может. Бабочка не сможет летать, если у неё крылья только справа, или только слева.
– Ладно… Но ты-то зачем ушёл жить в эту пропасть?
– А зачем дожидаться, когда в неё рухнет всё? – вопросом на вопрос ответил он.
– Но ведь пока этот момент ещё не наступил. А ты всё время сидишь здесь, и не видишь ничего другого…
– Нет, вижу иногда. Иногда, очень редко, я ухожу отсюда. И где-нибудь гуляю. Или рисую… на стенах, или на чём-то ещё. Но потом возвращаюсь. А ты лучше сядь, отдохни. Здесь тяжело стоять.